На Дегтярном и вовсе пролётки попадались редко.

С Дегтярного стриженый велел свернуть в какой-то переулочек, потом – на пустырь. Здесь стриженый велел унтеру:

– Ты, господин унтер, уже приехал. Эй, кучер, притормози!

Когда дроги притормозили, жандарм спрыгнул на землю. Стриженый занял его место.

Тотчас же в дроги заглянул словно выросший из-под земли высокий плечистый человек нахального вида. Он помахал револьвером и велел жандармам:

– Вылезать! Не дурить!

– А как жа… – начал было один жандарм, но второй молча ткнул его под бок.

– Оружие оставить! – строго прикрикнул плечистый барин.

Жандармы вылезли один за другим. Барин нырнул внутрь.

– Ну, а теперь, брат, давай-ка к старому кладбищу… – приказал стриженый кучеру.

Рано утром на Фонтанке начался переполох: в арке, закрытой на ночь решёткой, на верёвке висел человек с перекошенным почерневшим лицом, язык – набок.

Его широкие рваные кальсоны были мокрыми, на босых чёрных ногах засохли коричневые пахучие струйки. Руки повешенного были подняты и тоже привязаны к решётке. Всё это напоминало распятие.

Комаров прискакал, вызванный нарочным. Вылез из кареты, подошёл к воротам. Он не разглядывал повешенного, – он молча смотрел на большую картонную табличку. На табличке было написано: «Собаке – собачья смерть».

И всё.

Комаров оглянулся, увидел дежурного офицера, распорядился:

– Выставить тут охранение, пока снимать будут. Распорядись, чтобы сняли поскорее, – и на задний двор. Там где-нибудь положить… Да, и пошлите за доктором. За тем, который вчера приезжал… Как его – Парвус?

Через полчаса доложили: Парвус прибыл. Это был худой человек, больше похожий не на доктора, а на гробовщика: с чёрной бородкой, в чёрном пальто и с тростью. Вид у него был озадаченный. Его провели в кабинет Комарова.

– Ничего не понимаю! – сказал Парвус. – Подняли ни свет ни заря…

– Вы вчера нашего агента сопровождали в больницу. Раненого…

Парвус изумился ещё больше:

– Спаси Господи! Никого я не сопровождал!

– Как не сопровождали? – подскочил Комаров.

– Так… Я весь день по вызовам работал. Двое тяжёлых, много времени отняли. Да и люди всё состоятельные, так просто не встанешь, не уйдёшь… Не понимаю, в чём, собственно, дело?

Комаров пристально посмотрел на него:

– А доктора Кошлакова вы вчера не видели?

– Нет-с. Вечером домой принесли от него записку: он меня искал, но не мог найти. Просил сегодня с утра приехать сюда, к вам…

Парвус с опаской огляделся по сторонам.

– Ах, вот как… – Комаров нахмурился. – А где сейчас Кошлаков?

Парвус пожал плечами.

– Время раннее. Возможно, почивает ещё…

– Ах, почива-ает… – протянул Комаров угрожающим голосом. – Ну, что ж. Пока он почивает, вы у нас здесь посидите.

– А, позвольте узнать, за что? – встревожился окончательно сбитый с толку Парвус.

– После узнаете… В камеру его! – приказал он жандарму. – Да не в ту, где обычно сидят. А в ту, которая в другом крыле, для почётных гостей. Гость у нас нынче особенный…

Глава 10

ПЕТЕРБУРГ.

Июнь 1879 года.

Лев Саввич отдыхал после плотного ужина в своём кабинете, когда прибыл нарочный со срочным письмом. Письмо было от Адлерберга.

Лев Саввич запахнул халат, вышел к фельдъегерю, взял письмо.

– Подождите в приёмной, – буркнул он и вернулся в кабинет.

Записка была короткой, написана торопливо, что было не очень свойственно министру двора.

«Лев Саввич! Если желаете повидаться с гвардейским офицером, о котором я вам уже писал, это можно сделать прямо сейчас. Лучшего времени не найти. Карета ожидает вас у подъезда ».

Маков озадаченно повертел записку. Гвардейский офицер? Тот, что имеет выход на главарей террористов?.. Однако, странно. К чему эти встречи и тайны? Молодчика давно пора арестовать и допросить. Или осторожный Адлерберг именно для того и устраивает эту нелепую встречу?

Чертыхаясь, Лев Саввич принялся собираться. Глянул на себя в зеркало: лицо осунулось, под глазами мешки, бледен… Он умылся ледяной водой, крепко растёр щёки.

Карета казалась обычным казённым экипажем. Именно в таких после покушения предпочитал ездить Дрентельн… Не к ночи будь помянут…

Рядом с кучером сидел жандармский ротмистр. Увидев Макова, он соскочил с облучка, предупредительно распахнул дверцу.

Внутри было темно, и Лев Саввич замешкался было: внезапно тягостно засосало под ложечкой. Вспомнилось: экипаж, офицер на облучке, ночь, Обводный канал…

Свет фонарей слегка рассеивал сумрак внутри экипажа. Маков разглядел: там сидели двое.

– Прошу вас, – сказал ротмистр; он стоял, браво выпятив грудь, глядя на Макова ничего не выражающими выпуклыми глазами.

Лев Саввич буркнул:

– Не люблю тайн и спектаклей… Где министр двора граф Адлерберг?

Ротмистр немедленно отозвался:

– Встреча, как мне сказали, носит деликатный характер. Мне велено лишь проводить вас в условленное место; граф, видимо, ожидает вас там.

Лев Саввич нахмурился:

– «Видимо»… А что за люди внутри?

Из кареты раздался знакомый голос:

– Какой же вы недоверчивый, однако… Садитесь же!

Из экипажа выглянул Дрентельн.

– Александр Романович! – воскликнул Маков. – Вот уж не ожидал…

– Решил составить вам компанию, Лев Саввич, – отозвался Дрентельн. – Меня этот гвардейский офицер тоже давно интересует.

Вот, значит, как… Лев Саввич, поняв, что отступления быть не может, поднялся в карету, хотя внутреннее чутьё подсказывало ему, что этого не следовало делать.

«Что ж, сказаться больным, что ли?..» – подумал мельком Лев Саввич и сам себе усмехнулся.

Ротмистр убрал ступеньки, захлопнул дверцу. Карета тронулась.

Город жил обычной вечерней жизнью. На улицах фланировали прохожие, двери кафешантанов беспрерывно открывались, впуская новых посетителей, на перекрёстках стояли городовые; на Фонтанке развели мосты и баржи с грузом поплыли в двух направлениях; у пристаней суетились грузчики и ломовые извозчики…

– Следственно, Александр Романович, вы и будете моим провожатым? – спокойно, глядя в маленькое окошко, спросил Лев Саввич.

– Нет, Лев Саввич. Провожатым у вас будет… А впрочем, скоро вы всё узнаете… Воображаю ваше удивление.

Александр Романович коротко хохотнул.

– Ну-ну, – произнёс Маков. – То-то я подумал сначала, зачем тут жандармы…

– Это вы про моих сопровождающих? – уточнил Дрентельн. – Ну, вы же знаете: мои скоты всюду со мной!

Маков хмыкнул: один из «скотов» – подполковник, – сидел как раз напротив Макова. На слова Дрентельна он никак не реагировал.

– Кстати, позвольте представить, – оживлённо продолжал Дрентельн, указывая на своего молчаливого спутника. – Подполковник Судейкин. Наша гордость и надежда! Нюх отменный, террориста за версту видит, а уж подход у него к ним такой, что ещё ни один не устоял. Рассказывали всё, как на духу. Я спрашивал: подполковник, как же вам это удаётся? Молчит!

Дрентельн в деланном изумлении посмотрел на Судейкина, как бы восхищаясь.

– Видите? Он и сейчас молчит!

Маков почувствовал себя неуютно. Эти жандармские остроты и панибратские игры, принятые за правило ещё при графе Шувалове, его слегка коробили.

– Вот давайте нарочно его сейчас спросим, – не унимался шеф корпуса жандармов. – Ваше высокоблагородие! В чём состоит ваша, так сказать, метода дознания?

Судейкин тут же, словно заученно, ответил:

– Секрет-с. Талант имею.

Дрентельн рассмеялся:

– Вот видите? То есть, слышите? «Талант имею»! И ведь имеет, имеет, сукин сын!